Источник: В. Р. Рывкин. По Валааму. — Петрозаводск, 1990. Глава: Первое знакомство.
Всякий раз, бывая на Валааме, я задумывался о несправедливой судьбе, уготованной памятникам XIX века. Ярлык «эклектика» предопределил отношение к ним, забытым, обреченным на постепенную гибель. Валаамские постройки постигла общая для их собратьев по веку судьба. Пострадавшие в войну памятники, бесхозные и разоренные, были предоставлены разрушительному воздействию времени.
Нельзя сказать, что их не пытались спасти. За них боролись, писали о необходимости их охраны и восстановления. Десять памятников постановлением Совета Министров Карельской АССР в апреле 1971 года даже были включены в список памятников местного значения и взяты под охрану государства. Но преградой для защиты огромного большинства других валаамских сооружений вставала не единожды даваемая им характеристика: «исторической и художественной ценности не представляют…»
Постепенно менялись взгляды на русскую архитектуру второй половины XIX века. Появились статьи и монографии о памятниках этого периода, отстаивающие их право на существование. Стало очевидным, что их значение должно определять, исходя из целостной оценки всей культурной жизни прошлого столетия, когда слово «эклектика» было не обвинением в безвкусице, как в наши дни, а означало только свободу выбора разнообразных художественных средств при создании архитектурного произведения, за которую ратовали не только архитекторы, но и литераторы, и художники. Призыв к свободе формотворчества содержался и в статье Н. В. Гоголя «Об архитектуре нынешнего времени»: «Терпимость нам нужна; без нее ничто не будет для художества. Все роды хороши, когда они хороши в своем роде. Какая бы ни была архитектура: гладкая массивная египетская, огромная ли, пестрая индусов, роскошная ли мавров, вдохновенная и мрачная готическая, грациозная ли греческая — все они хороши, когда приспособлены к назначению строения…»[1].
По-иному стали оценивать и памятники Валаама. Ансамбли архипелага — не только сооружения стопятидесятилетней давности, что само по себе заслуживает уважения, в них, как в капле воды, отразилось становление и эволюция крупного течения в русской архитектуре XIX века — «русского стиля». Родоначальником этого направления общепризнанно считается А. М. Горностаев, одним из первых «открывший» в прошлом веке зодчество Древней Руси и крестьянское искусство. Свои первые постройки в новом стиле архитектор осуществил на Валааме. Одну из них, Никольскую церковь, В. В. Стасов назвал «оригинальнейшей и талантливейшей церковью всего нашего отечества». По проектам Горностаева и его последователей на Валааме возведено значительное число ансамблей, иллюстрирующих развитие «русского стиля». Если, по словам Н. В. Гоголя, «архитектура — это летопись мира», то, перефразируя гоголевское определение, можно сказать, что каменная и деревянная архитектура Валаама — летопись архитектуры конца нового — начала новейшего времени, периода, вызывающего огромный интерес во всем мире. В последнее десятилетие архитектуре второй половины XIX — начала XX века посвящались десятки научных публикаций, по проблемам архитектуры этого периода проводятся конференции и симпозиумы.
«Русский стиль» на Валааме, в отличие от стиля городских построек того же времени, не диссонировал с природным окружением и не противоречил жизненному укладу обитателей монастыря. Известно, что многие архитекторы XIX века на своих проектах окружали будущее здание соответствовавшим ему «дремучим лесом». На Валааме же это противоречие было устранено: первозданной красоте валаамской природы посвящено немало восторженных строк. Возможно, именно характер валаамского ландшафта предопределил романтическую приподнятость произведений Горностаева, сумевшего в архитектурных формах передать образный строй природного окружения.
Но сегодняшний валаамский «бум», пришедший на смену периоду забвения, заставляет задуматься: так ли ценны все постройки Валаама в архитектурнохудожественном отношении? Не дань ли моде нынешняя хвалебная оценка памятников архитектуры архипелага? Действительно, приходится констатировать, что не все постройки обладают самостоятельной ценностью. Однако почему же они, наравне с совершенными творениями Горностаева, волнуют нас, привлекая своей неброской гармонией? Я долго пытался понять секрет очарования этих построек, пока мне не стало совершенно ясно, что дело в поразительной слитности архитектуры с природным окружением. Иногда казалось, что сама природа произвела эти сооружения, сделав их неотъемлемой частью пейзажа. Архитекторы, творившие на Валааме, сумели уловить и выявить характер природы, помогли увидеть душу ландшафта.
Но интересно, что при этом некоторые скромные в художественном отношении сооружения превратили ландшафты, тоже ранее ничем не примечательные, в запоминающиеся уголки архипелага. Да, эстетическая ценность валаамских ансамблей, образующих единую художественную систему с пейзажем, гораздо выше, чем просто ценность отдельных сооружений. Оказавшись в другом месте, памятники Валаама потеряли бы свое звучание, обусловленное их связью с окружающей природой. «Целое больше суммы частей»,— говорил Аристотель. Валаамские архитектура и ландшафт представляют собой то единство, в котором два организма синтезировали новое третье — живущее по своим законам, со своими особенностями и свойствами: архитектурно-ландшафтную среду. Стоит нарушить одно из составляющих — и непременно будет нарушено целое.
Для русской архитектуры гармоническое слияние архитектурных сооружений с окружающей местностью, органичное вписывание их в ландшафт является традиционным приемом. Однако на Валааме этот принцип получает специфическое развитие: нередко ландшафт создавался искусственно — самими архитекторами. Есть доказательства того, что зодчие, создавая свои ансамбли, намечали и основные ландшафтные идеи.
Огромен и многообразен Валаамский архитектурно-ландшафтный комплекс, включающий одиннадцать ансамблей, десятки часовен, крестов, малых архитектурных форм, интереснейших инженерных сооружений и сельскохозяйственных построек, дополненных посадками. Все это размещено на живописнейших островах архипелага, в общей сложности составляющих площадь 36 км2, среди знаменитых валаамских лесов. Потребуется немало времени, чтобы объехать и исходить его, чтобы составить целостное представление об его облике.
Восприятие Валаамского комплекса можно уподобить просмотру фильма, состоящего из очень большого числа кадров. Кадр за кадром накапливается впечатление от среды архипелага, складывается вначале в хаотичный, а затем во все более упорядоченный поток. Случайному посетителю не дано узнать, что в этом потоке немалое значение имеет сама последовательность этих «кадров», способная воздействовать на сознание человека, его эмоции. Надо сказать, что об этом свойстве валаамских ансамблей неплохо знала монастырская администрация и умело использовала его, вызывая у
посетителей, говоря современным языком, запрограммированные эстетические реакции. Для богомольцев и просто туристов (слово, успешно употреблявшееся и в прошлом веке), администрация определяла не только общие маршруты движения, но и конкретные пути к каждому ансамблю. Особенно отчетливо видно это на примере организации подхода к Святоостровскому скиту.
Такой усложненный маршрут не только разнообразил пространственные впечатления, но и предполагал определенное воздействие. Смена пульсирующих кадров целенаправленна: движение по узкой лестнице — выход на площадку перед пещерой, вновь узкий проход, тесные природные ворота — неожиданное возникновение ансамбля. Чередование напряжения и разрядки, преград и заключительного освобождения в конечном итоге должно было рождать ощущение катарсиса. Недаром по замыслу монастырской администрации скит должен был являться путнику неожиданно — как озарение после долгих поисков вслепую.
В первую очередь это относится к стоящему на вершине сорокаметровой скалы центральному монастырскому ансамблю с семидесятиметровой колокольней, главенствующей на значительном пространстве и как бы противостоящей природному окружению. При приближении к Валааму с севера она уже задолго видна путешественникам. На юге архипелага, в группе Емельяновых островов, в прошлом веке стояла церковь Авраамиевского скита (ныне утраченная), видимая километров за 15 и служившая прекрасным ориентиром для судов, идущих к Валааму с юга. На месте Воскресенского скита раньше стояла открытая часовня с большим белым крестом, бывшая, как отмечали в литературе прошлого века, также хорошим опознавательным ориентиром при подходе к Валааму с западной и юго-западной сторон. Уже за 12 километров до приближения к архипелагу показывала она судам вход в Никоновскую бухту. Еще более ярко выраженными свойствами ориентира обладала Воскресенская церковь, хотя в это сейчас довольно трудно поверить: разросшаяся зелень закрывает скитские постройки с озера. Иногда затерянность важнейшего ориентира в неухоженных зарослях преподносят как «вписанность» архитектуры в ландшафт. Однако ничего общего с подлинным вписыванием построек в природу это не имеет.
Чтобы успешно ориентироваться среди многочисленных островов Валаамского архипелага, кроме основных объектов-ориентиров были предусмотрены дополнительные ориентиры, не игравшие серьезной роли при движении по Ладоге. Большинство из них сейчас отсутствует, причем часть утрачена совсем недавно, в 70-е годы. Церковь Ильинского скита выполняла роль ориентира только для группы Баенных островов. При монастырских рыбацких промыслах стояли часовни Косьмы и Дамиана, Нила Столбенского, Зосимы и Савватия, указывавшие возвращавшимся с рыбной ловли монахам путь к берегу.
Если для части валаамских ансамблей характерно господство, доминирование архитектуры над природой (упоминавшийся уже принцип контраста), то большинству ансамблей свойственны иные черты: вписанность в рельеф местности, сближение форм архитектуры и природной среды. Это говорит о наследовании валаамскими мастерами и другого принципа, использовавшегося в народном зодчестве, — подобия.
Продуманно и удобно вписан в складки рельефа скит Всех Святых. Подступающий с трех сторон к скиту лес входил вместе с искусственными посадками в структуру ансамбля, играя роль дополнительной ограды. Окружающая скит природа обладает образной выразительностью: «тихий и величавый могучий лес» ассоциативно вызывает образ самого ансамбля, «полный миротворящего покоя», несмотря на то, что скит своей пуританской строгостью напоминает крепость.
Ансамбли скитов Святоостровского, Предтеченского, Ильинского, Коневского, Смоленского также представляют собой образцы умелого выявления особенностей рельефа с помощью архитектуры. Взять хотя бы Предтеченский скит, расположенный на одноименном острове. Его постройки скрыты за высоким лесом и при подходе с Ладоги трудно и предположить, что в глубине острова прячется скитский ансамбль. Возникает мысль: а не в низине ли поставлены постройки? И лишь сойдя на берег, походив по кольцевым дорогам острова, убеждаешься, что для церкви и основных построек выбрано самое высокое место, благодаря чему подчеркнуты характерные особенности ландшафта. Чтобы постичь пространственный образ комплекса, нужно осмотреть остров «изнутри» — походить по дорогам, каналам и заливам. Архитектура — временное искусство, и зодчий, создавая свое творение, думает не только о трех его измерениях, но и о четвертом — времени.
В городской среде практически невозможно создать непрерывную последовательность образов. На Валааме же обобщенный образ комплекса складывается вследствие закономерного чередования объектов. Здесь, на острове, особенно отчетливо становится понятен смысл высказывания «архитектура есть застывшая музыка». Логику формирования архитектурно-ландшафтной среды Валаама можно сравнить с построением музыкального произведения, отдельные части которого имеют свой размер, ритмический рисунок и тональность.
Восприятие архитектуры, а тем более пространственной архитектурно-ландшафтной среды — процесс сложный. Тут недостаточно просто смотреть, хотя, конечно, именно зрительные ощущения играют важнейшую роль.
Существуют так называемые кинестезические ощущения — ощущения, возникающие при движении отдельных частей тела, например, при ходьбе. Достаточно в спокойной домашней обстановке вспомнить восхождение на гору, которое мы когда-то совершили,— и совершенно непроизвольно напрягаются мышцы ног. На Валааме кинестезические ощущения играют немаловажную роль в восприятии архитектурного комплекса: трудность подхода к объектам неминуемо должна была вызывать мысль о трудностях и тяготах монастырской жизни на Валааме. Практически эта идея реализовалась таким образом: подход к каждому из валаамских ансамблей непременно включал подъем, зачастую довольно значительный. К центральному монастырскому ансамблю ведет гранитная лестница из 62 ступеней; сочетание наклонных плоскостей и лестниц использовано и при создании подходов к Воскресенскому, Святоостровскому, Предтеченскому скитам. С включением наклонной плоскости, преодоление которой вызывает мышечное напряжение, замедляющее движение человека, решены подходы к скитам Всех Святых, Ильинскому, Коневскому, Авраамия Ростовского, Смоленскому. Чтобы подняться к Никольскому скиту, нужно преодолеть систему террас. Исключение составляет подход к Гефсиманскому скиту, стоящему у горизонтального участка дороги. Это объясняется замыслом его создателей — придать скиту значение символического знака, отмечающего местность Гефсиманию. Поднять скит на возвышенность — значило нарушить положенную в основу маршрута «Воскресенский скит — монастырь» символику, о которой будет сказано позднее.
Ощущения осязания или непосредственного соприкосновения (тактильные ощущения), возникающие в разных типах архитектурных пространств Валаама, также дополняют и усиливают зрительное восприятие. Эти ощущения многообразны, как многообразны фрагменты среды на Валааме; соприкосновение с плитным покрытием, мощеными булыжником дорожками, гранитными лестницами, грунтовыми ездовыми дорогами и лесными тропинками, ощущение покоя воды при движении по каналам и ее силы при выходе в открытую Ладогу.
В общую картину восприятия вплетаются слуховые ощущения. Звуковую наполненность помещений центрального монастырского ансамбля контрастно сменяет тишина лесных дорог. «Когда скрываешься в лесу, замолкает колокол, и охватывает идущих лесная тишина, а в глубине ее — будто другой звон, с вершины высоких сосен», — писал один из посетителей Валаама в прошлом веке. Но и в лесу различаются звуки: скрип деревьев, шелест листьев, пение птиц. По сравнению с лесной дорогой в скитах царит всепроникающая тишина: «безмолвен скит… И безмолвие это полно сокровенной, внутрь себя ушедшей жизнью. Не выдает она себя наружно».
Даже обоняние участвует в общем процессе восприятия. Запах душистых растений, высаженных в непосредственной близости от архитектурных ансамблей, неотделим от зрительных характеристик сооружений.