Источник: C. Т. Патрашкин. На Валааме. // День. 19.7.1913. №191 (279).
В зелени мелькают летние дамские платья. А в саду ни одной скамейки. Ни во дворе, ни около храма, ни на пристани; одна всего скамейка, и хорошая, с удобной спинкой, — на кладбище. Только тут и можно присесть и отдохнуть. Понятно, почему здесь поставлена садовая скамейка. Вот идёт, опираясь на посох с ручкой из слоновой кости, старый дородный монах в алом подряснике. Он тяжело переставляет опухшие ноги в мягких сапогах. Лицо одутловатое, больное. Со вздохом тяжко опускается рядом со мной на скамью. Сидит насупленный и раздраженный больной тревогой, обводит взором кресты и плиты, останавливая глаза на новом, вчера только поставленным, кресте. Вероятно, он ходит сюда для того, чтобы привыкнуть к смерти. Для них, обречённых, это скамейка и поставлена.
Кладбище это для монахов большого образа. А для рядовых и для трудников-богомольцев – другое «братское» в лесу[1]. Здесь уютно. Кладбище для мёртвых иеромонахов и схимников – благоустроенное. Здесь это слово имеет совсем особый смысл. Лес может расти прямо на «гнилом камне» – гранитной луде. Здание надлежит возводить на камне. Но покойники должны лежать в земле. В Александро-Свирском скиту показывают начатую Александром Свирским могилу в граните. Луда рассыпается от дождя и мороза, быстро выветривается, и на ней возникает жизнь. Но как туго поддавался гранит руке отшельника, вооруженный молотом и секачом! Много лет подвижник бил в граните могилу и ушел в землю едва по пояс. Могила огорожена барьером. На ея каменном дне лежат брошенные богомольцами медяки, зелёные от съедающей ржавчины, а из трещины камня растёт зелёная трава, и бледный, как северное солнце одуванчик вытянул из могилы голову на тонкой чахлой трубочке стебля. Хитроумные валаамские отцы обошли гранитное упрямство. Над обрывистый скалой, ниспадающий в сад, они вывели каменную стенку. Пространство от скалы до стенки засыпали песком глубиною, так примерно, на аршин глубже, чем роют могилы в России. Особое удовольствие «рыть могилу» было соблюдено. В искусственной насыпи образовалась «благоустроенное» кладбище. На нём есть не могила, а плита над апокрифической могилой шведского короля Магнуса. На плите, судя по внешнему виду и стилю виршей, старостью не более 150 лет рассказы и легенды из времени борьбы новгородцев со шведами за обладание Невскими берегами.
Могила схимонаха Григория (шведского короля Магнуса) на Валааме. Фото: иеромонах Савватий (Севостьянов).
На сем месте тело погребено,
В 1371 году земле оно предано,
Магнуса, шведского короля,
Который, святое крещение восприя,
При крещении Григорием наречен.
В Швеции он в 1336 году рожден,
1360 году на престол был возведен,
Великую силу имел и, оною ополчен,
Двоекратно на Россию воевал.
И о прекращении войны клятву давал,
Но, преступив клятву, паки вооружился,
Тогда в свирепых волнах погрузился,
В Ладожском озере войско его осталось,
И вооруженного флота знаков не оказалось.
Сам он на корабельной доске носился,
Три дня и три ночи Богом хранился,
От потопления был избавлен,
Волнами к берегу сего монастыря управлен,
Иноками взят и в монастырь внесен,
Православным крещением просвящен;
Потом вместо царской диадимы
Облачен в монахи, удостоился схимы,
Прожив три дни здесь, скончался,
Быв в короне, и схимою увенчался.
Ловкий дипломатический удар нанесли тогда в Швеции валаамские иноки. Они не ограничились тем, что облекли в схиму умирающего короля. В софийском списке российской летописи упоминается «рукописание самого Магнуса краля» [i]. Это завещание. Приняв великий образ схимы, шведский король тотчас же усвоил и монашеский язык:
— Се аз, Магнус, Краль Свейский, нареченный в святом крещении Григорий, отходя сего света, пишу рукописание при своём животе: приказываю своим детям и своей братии и всея земли свейской: не наступайте на Русь на крестном целовании занеже нам не пособляется.
Дальше составитель апокрифического завещания выдает себя. Магнус, Краль Свейский, начав своё завещание, что пишет его «при своём животе», т.е. при жизни, в конце говорит о том, что после пострижения и облачения в схиму «и сотвори мя господь жива и три дня и 3 нощи».
Хитроумный отшельник, чья рука выводила эти коварные строки, забыл, что краль пишет завещание «при своём животе», ещё не знает, что прожил в монастыре «три дня и три ночи».
В 14 веке Валаам был полумонастырем-полукрепостью[2]. Схима была оружием простоватых дипломатов. А в надписи на плите политический смысл приключений короля Магнуса уступил чисто монашеской торжествующей мысли: «быв в короне и схимою увенчался»…
Дух бодр, а тело немощно[3]. Для близких смерти монахов, принимающих схиму перед самой кончиной, для утверждения в мысли о бренности всего земного, и поставлена в саду под тенистыми кленами скамеечка. В этом всё современное монашество русское: не пойдёт нынешний схимник долбить себе могилу в гранитной скале, а придёт опираясь, на подожек[4] с золотой монограммой, на «благоустроенное» кладбище, и сидя на скамеечке, будет думать: «И короли умирают. Схима, а на царская диадема, высший венец жизни…»
[1] «Другое» (или «Новое») братское кладбище в настоящее время называют Игуменским кладбищем. На Старом братском кладбище, которое описывает Григорьев-Патрашкин, захоронения не производятся.
[2] Историческая ошибка Патрашкина. На самом деле Валаамский монастырь никогда за всю свою историю не был крепостью.
[3] «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна». Мф 26:41.
[4] ПОДОГ, подожок, падог, падожек, бадиг, батог, хлыст, палочка, трость подручная, для ходьбы.
Толковый словарь живого великорусского языка В. И. Даля.
[i] Опять ошибка Патрашкина. Нет никаких данных, что валаамские монахи принимали участие в составлении «Рокописания Магнуса». Как утверждают исследователи, этот документ был составлен в начале XV в. неизвестным новгородским книжником.
Магнус был шведским королем с 1319 по 1363 г. (формально оставался им до 1371 г.). В 1343г. норвежскую корону передал своему сыну Хакону. В “Рукописании” перечисляются неудачные шведские походы на Русь и более подробно рассказывается о походе Магнуса в 1348 г. и о его неблагоприятных, как для страны, так и лично для Магнуса, последствиях. Некритическое использование “Рукописания” привело к тому, что в литературе сложилось неверное мнение о втором походе Магнуса на Русь, состоявшемся якобы в 1349 или 1350 г.
С.И. Кочкуркина, А. М. Спиридонов, Т. Н. Джаксон. Письменные известия о карелах (X-XVI в). Петрозаводск, 1996.
И.П. Шаскольский, Борьба Руси против шведской экспансии в Карелии. Конец XIII — начало XIV вв. Петрозаводск, 1987. С. 158-164.