Часть 2. «Инвалиды войны ничего не требовали, ничего не просили, никуда не писали. Они были всем довольны».

Геннадий Добров на Валааме. Источник: «Сердоболь».

Источник: Сердоболь. Городской альманах. — 2013. —№13/14. С. 92-103.

Оцифровка, подзаголовки, сноски: Анна Чижевская, Яна Гайдукова.
В электронном виде публикуется впервые.

Инвалиды войны и инвалиды-«тюремщики»

Но на втором и на третьем этажах уже было ко времени моего пребывания… Туда стали привозить инвалидов из тюрем, из колоний. Но это были совсем другие инвалиды. Это были инвалиды, только внешне похожие на инвалидов войны. Так же не было, например, ног у них. Или одна нога там… Но это были требовательные такие, скандальные люди, которые стучали там кулаками, костылями своими, доказывали. Или писали требования такие, письма в Министерство, в Москву. Просили передать эти письма…

Инвалиды же войны ничего не требовали, ничего не просили, никуда не писали. Они были всем довольны. Всем довольны. И главное, что около каждой кровати стояла тумбочка. И на тумбочке… Или на тумбочке, или на самой кровати, такой какой-нибудь простыне, которая привязывалась к дужке, к спинке кровати — были приколоты ордена и медали, у каждого. И я говорю: «А у вас какие-то вещи тут есть? Ну, шкафы там какие-нибудь?» А они говорят: «А какие вещи?» Я говорю: «Ну, как? Ну, у каждого же человека есть какие-нибудь вещи свои». А мне говорят: «Ну вот наши ордена, вот это наши вещи. И нам других вещей не нужно. Остальное всё есть у нас». А вот эти ордена, это, говорят, то, ради чего мы воевали. Ради чего другие погибали. То есть, это как бы осталась память об этом. Вот^[1]…

А у тюремщиков ничего вообще не было. Никаких орденов, ничего не было. Но зато была какая-то такая хватка. Они даже разоряли семьи инвалидов войны.

То есть — ну, что такое инвалид войны? Он уже неполноценный там, скажем, мужчина, да? Вот… А женщины там у них были ещё вполне «в соку». И когда этот инвалид тюремный, или лагерный, начинал приставать к жене инвалида войны — те не выдерживали и иногда убегали с ними. Бросали своих мужей и убегали на материк вместе с этим…

История инвалида войны Виктора Попкова.

Такой случай был, когда я рисовал Виктора Попкова, инвалида войны^[2]. Я рисовал у него дома, там же недалеко, отдельная гостиница, монастырская гостиница. Жил в семье. Но дети у него уже были в Сортавале, там учились, а он был с женой один.

И вот инвалид из тюрьмы с одной ногой, с протезом, с ремнём наискосок через всё тело, стал ухаживать за женой этого Виктора Попкова. Нагло видя, что это жена, что муж тут, что он тоже инвалид — ничего… Просто вот ему нужна была женщина. А той тоже наверно… Может быть, Виктор этот был больной, я уж не знаю. Но факт тот, что она с ним… Пока я его рисовал, она пропала. (Потом, говорят, где-то там её видели, уже на материке, там в Сортавала, или в Ленинграде, они там куда-то на поезд садились). В общем — убежали. И Виктор этот так переживал, бедный. Видно, он любил свою жену. А она вот так… с этим инвалидом убежала. И долго они… Пока я там жил — всё их не было. Потом, под конец, вдруг появились обратно. Видно там ничего им не светило — куда они убежали. И в конце концов они вернулись обратно. Жена вернулась к этому Виктору. А он так… Простил её.

Слева инвалид Виктор Попков, персонаж графической работы «Новой войны не хочу». Источник: «Сердоболь».

«Автографы войны» Г.Доброва.
«Новой войны не хочу» (Виктор Попков)

Инвалид войны – Амбаров.

Пока я там рисовал ещё одного инвалида — Амбаров такой. Этот Амбаров тоже жил отдельно, была у него комната. Не знаю, как он там жил, он был наполовину слепой… Наверно, у него всё-таки кто-то был, только я сейчас не помню, была ли у него там женщина, или он один жил…

Я его спрашиваю: «А почему у вас такое лицо, всё изрыто какими-то оспами?» А он говорит: «Это не оспы, это следы пороха». — «Как пороха?» — Ну, так, говорит, следы пороха, следы разрядов, которые тут рвались рядом со мной, около моего лица. Поэтому впились глубоко в тело. Вот эти следы, вот этих дробинок (в общем, каких-то частей пороховых). Их невозможно уже оттуда вытащить. Они такими отметинами из щёк, изо лба, из носа — везде… Вокруг рта, вокруг губ. Кроме того, что он весь в шрамах был, ещё и эти вот отметины этого пороха — тёмно-синие, синие. И глаза у него одного не было. Но он был такой весёлый, такой жизнерадостный, всё время улыбался.

Слева — А. Амбаров, проживал с супругой на Гефсиманском скиту («Сердоболь»)

Я говорю: «А почему вы всё время улыбаетесь? — Он говорит: «Так как же мне не улыбаться? Я ведь 4 раза был похоронен под землёй». — Я говорю: «А где же это?» — Да вот, говорит, было такое место во время блокады Ленинграда  — «Невская Дубровка», это недалеко от Ленинграда, на Неве. Там проходила линия обороны Ленинграда (он в кольце был). И вот мы, говорит, держали эту оборону. А немцы, как назло, всё время её обстреливали, как снаряд бросят — и подымалась вверх такая куча земли сразу, и потом всё сыпалось, и засыпало землёй нас, говорит. Потом мы начинали откапываться, а командир кричит: «Амбаров, ты живой?» — Я откапываюсь тоже и кричу: «Живой!» — Ну, говорит, молодец.

И так, — говорит, — раза четыре меня… Заживо из-под земли вылезал, как из могилы. Такие, говорит, были бои, и всё-таки мы Дубровку эту, узкое такое место в обороне, мы, говорит, её охраняли, и так не пропустили немцев, как они ни бомбили, как ни обстреливали, народу, говорит, там много погибло, и вот так… Поэтому, говорит, я так доволен, что я живой…

Вот так вот… Не нужно думать, что все бои на фронте были с такими угрюмыми мрачными лицами, как будто бы там похороны были. Нет. Люди шутили, как в обычное время. Улыбались, шутили, подкалывали друг друга анекдотами, всякими рассказами, шутками, прибаутками — веселее было воевать^[3]…

Автографы войны Г.Доброва
«Защитник Невской Дубровки» (Александр Амбаров)

Инвентарь художника

Выяснилось одно обстоятельство сразу же во время моих рисунков… Я их делал большого размера, в натуральную величину лица, или, может быть, даже больше немножко. Сила карандаша и бумага были… Бумага была такого слабого качества, она была такая тонкая. А карандаши вообще были… Эти советские карандаши были слишком твёрдые для того, чтобы я мог взять черноту такую… пиджака, например, или каких-нибудь там предметов одежды. Долго приходилось рисовать, чтобы набрать вот эту вот достаточно нужную плотность на листе. В общем, я мучился^[4].

1. «…нужна твоя помощь. Здесь русские Иваны да Марьи воевали-воевали, награды себе завоевали, а сохранить, как и следовало ожидать … не смогли. Кто пропил, кто на блёсны переделал свои ордена, у кого украли. Словом, ни у кого ничего нет. Пойди, мой друг, в военный книжный магазин и спроси, нет ли у них пособий «Награды Родины», «Ордена, медали и значки СССР периода Отечественной войны». Если есть, то купи и мне вышли. Может быть в виде плакатов у них есть, или отдельных брошюрок, книжечек. Здесь есть воинская часть, но у них ничего нет, я уже спрашивал…(Из письма Г. М. Доброва жене 02. 07. 1974 г.) ↑
2. «Сейчас рисую второй портрет инвалида войны. Хожу в библиотеку, ищу в книгах ордена и медали, потому что свои он — этот типичный русский Иван — растерял, да роздал детям на игрушки. Вот где Русь несчастная! В чистом виде. Ангелы, а не люди, ни в ком, ни капли лжи, души нараспашку. Я уже двери закрываю на ключ в своей комнате изнутри. Приходят, рассказывают о себе. И наплачешься, и насмеёшься с ними. А песни какие поют! Я таких и не слыхал никогда, самые окопные какие-то, и откуда они их берут? Меня тут балуют: возили на моторной лодке на дальний остров, осматривал там развалившуюся деревянную церковь, колодец, монашеский дом. У тебя есть книга про Валаам. Найди там остров святого Иоанна Предтечи. Предтеченский остров. Вот я там был. Необыкновенная красота. Русь, Генри, Русь тут, русская земля. И это тут здорово ощущается…» (Из письма Г. М. Доброва жене 22.06.1974 г.) ↑
3. «…Сейчас я рисую инвалида двух войн — финской и отечественной. Воевал в Карелии с финнами, был ранен, обморозил обе ноги, потом с немцами, всё время на передовой, в окопах. Без глаза, пуля прошла через оба глаза, весь изрешечен пулями и осколками. А жена его в это время, как он погибал на «Невской Дубровке», жила с финским офицером всю войну, а сейчас опять с этим инвалидом живёт. А он тут напился и говорит: «Ты бы простил?» (Из письма Г. М. Доброва жене 23.06.1974 г.) ↑
4. О других трудностях: «…Я рисую третий портрет, но неожиданно выключили свет, и теперь работа на несколько часов сорвалась. Здесь прошлый год с 12 до 17 ч. отключали свет ежедневно. А в этом году только второй раз. При дневном свете темно рисовать — на улице дождь, туман. Ходят тут все в резиновых сапогах, свитерах и штормовках. Никто тут не купается и не загорает. Редко-редко день выдастся хороший, а то всё дожди и туманы. Туманы тут такие, что за 3 метра ничего не видно. Собор наш не видно даже во дворе». (Из письма Г. М. Доброва жене 04.07.1974 г.) ↑