---

А.И. Фаресов. Поездка на остров Валаам (1901 г.).

Часть 2. Приём на Коневце.

• 

  Ладожское озеро (2011)

  Рыбацкие молитвы.

• О. Коневец. Неприветливый приём.

• Валаам, святая обитель.

Первая публикация: Фаресов А. И. Поездка на остров Валаам.  // Исторический вестник, 1901. Том 85. Стр. 609.
Цит. по: Уникальные памятники природы России. Ладожское озеро / авт.-сост. А. Н. Чистиков; отв. ред. Е. П. Шелаева. — СПб., 2011. — 255 с.: ил., карты. С. 226-231.

Сканирование: Игорь Сазеев.
Распознавание: Яна Гайдукова.
Комментарии: Ирина Назарова, Яна Гайдукова.
Деление на главы авторское, подзаголовки — Valamo.ru.
Иллюстрации: из источника.

В электронном формате публикуется впервые!
Публикуется с разрешения ИИФ «Лики России».

---

До «Шлюшина», как зовут крестьяне Шлиссельбург, и его крепости «Орешек» мы доехали очень скоро.

Я любовался открывающимся перед взорами пассажиров Ладожским озером.

— До Кошкина маяка тихо поплывем, — говорили рабочие.

— Почему вы знаете? — спросил я.

— Мели здесь… Мы это узнали, когда ездили за Коневец работать на Чертову Лахту. Проедем Кошкинские мели и опять поедем быстрей.

— Что это за Чертова Лахта?

 — По-фински, — ответили мне, — она зовется «Сортон-Лаксы», а мы зовем ее Чертовой Лахтой[1]… Это финская гавань для таможенного осмотра. «Водяной житель» любит ее…. «Озерные люди» много раз видали его, особливо, когда промысловую молитву не соблюдают и рыба не ловится.

Я тотчас же вспомнил про «водяного жителя» рассказ олонецких рыбаков, которые говорили мне:

— Мало ловится рыбы потому, что рыбаки молились Богу, чтобы всю пойманную рыбу за долги отдавать хозяину-прасолу[3], а мы разве сдерживаем свою молитву: крупную рыбу отберем, да и продадим потихоньку от прасола. Ну, Бог ветром в день Назария (14-го октября) и отгонит ее от берегов. Не обманывай Бога в молитвах своих. В Назариев день у рыбака котел либо густ, либо пуст. Пригонит ветер сигов к камням — будет рыбаку праздник, а отгонит — плохо… Апостол Петр сам был рыбаком и считается покровителем рыбного промысла, а мы в Петров день вино пьем и не творим рыбачью молитву: «рыбак Петр, уроди всякой рыбины на птиц, на меня и на жадную душу»… на воров, значит. Редко кто молится на море с верою в слова, которые покровительствуют промыслу. «Освободи жителя темного от моих сетей, и пусть он напускает камней в мережи тому, кто не знает промысловой молитвы». Черту ничего не значит порвать мережи… На воде он хозяин и что хочет сделает с тобой.

Вслед за разговорами на палубе о «водяном жителе», у многих бывалых рабочих воскресли разные воспоминания про Ладожское озеро и олончан[4], «пришивных чертовых головушек», которым Петр Великий за драку олончанина с чертом и непослушание царскому приказу не драться порубил сгоряча головы и вновь из сожаления пришил их, но второпях перепутал головы: олончанину пришил чертову, а черту — олонецкую. «Пришивная ты чертова головушка», ругаются здесь по каналам и к Заонежью.

На озере шел мелкий дождь, и водяное пространство почти тотчас же сливалось с небом вблизи парохода. В ясную погоду Ладожское озеро с безбрежным горизонтом очень красиво, а в дождливую и туманную оно скучно и тоскливо. Я предпочитал слушать беседы на палубе и делал для продолжения их маленькие реплики, преднамеренно вызывая ими горячие возражения и споры между беседующими. Холодная ночь заставила меня наконец покинуть палубу и спуститься вниз.

Около четырех часов утра показался Коневец, в 180 верстах от Петербурга.

Остров покрыт хвойным лесом, с двумя горами: Святой и Змеиной, красиво возвышающимися из глубины озера.

Предметом почитания здесь пользуется огромный «Конь-камень», которому в прежнее время карелы ежегодно приносили в жертву коня для охранения их скота, пригоняемого сюда на лето. От этого религиозного обряда камень стал называться «Конь-камень», а самый остров — Коневец. Преподобный Арсений окропил камень святой водой, и нечистые духи, по преданию, в виде воронов улетели на другой берег в Лахту. На камне преподобный Арсений построил часовню в ознаменование освобождения места от бесов.

Очевидно, местные жители не без основания называют «Сортон-Лахту» Чертовой Лахтой.

— Выходите! Выходите на берег! — кричала пароходная команда из монахов, когда мы пристали к пристани. — Выходите все… Пароход отправится выгружаться в «Сортон-Лахту» и вернется через два-три часа.

Как ни незаконно это требование, но пассажиры без ропота сходили на берег с узелками и корзинками, несмотря на то, что мелкий дождь продолжал моросить.

— Сходите и вы, — кричал мне монах-распорядитель. — Сходите к Арсению! «Конь-камень» посмотрите…

Довод оказался убедительным, и я вышел на сушу. Пассажиры расположились отдыхать кто на мокрой пристани, кто на земле, кто на буграх из камней… Из монастыря никто не предложил желающим пройти в номера двух имеющихся гостиниц (каменная и деревянная); многие даже не знали, что там можно напиться чаю и получить кусок хлеба. Мне вообще казалось, что «общества трезвости», устраивая религиозные поездки «трезвенников», должны найти поддержку в монастырской братии Коневца-Валаама и совместно стараться запечатлеть в фабричных богомольцах их поездку наиболее глубже и поэтичнее. Между тем, на пароходной палубе эти богомольцы мерзли всю ночь в легких пиджачках, а некоторые богомолки в одном платьице с платочком на голове; а здесь на берегу их не обогрели и не покормили…

— Сходите к казначею за благословением, а без записки у нас строго, и ничего нельзя дать, — отвечали монахи на просьбу выпить стакан молока.

Я даже слышал такой разговор. В книжной лавочке мой приятель, рассматривая фотографию монастырской обители, спросил продающего монаха:

— Нет ли получше фотографии?

— Лучше не бывает, — грубо отвечает тот.

— Я хотел бы побольше размером…

— Все равно… Все они божественны!

— Я хочу купить по собственному вкусу, — уже нетерпеливо замечает приятель.

— Вы не сердитесь и других не сердите ради праздника, — перебивает монах.

Конечно, с своим уставом не ходят в чужой монастырь, но хотелось бы, чтобы эти монастыри, куда едут «трезвенники» почерпнуть силы для новой жизни, — добровольно, по собственной инициативе, обратились бы к «обществам трезвости» с предложением своих попечений и наиболее умело организовали бы совместно подобные поездки рабочих в места, где они ищут новых сил для новой жизни.

Часа четыре мы ждали парохода, который отвозил груз на «Сортон-Лахту» и, вместе с тем, должен заезжать туда для исполнения таможенных формальностей. Среди интеллигентной публики на пароходе раздавались по этому поводу враждебные голоса против Финляндии, но одна молоденькая пассажирка весьма остроумно возразила:

— Утопающие за соломинку хватаются… Хотят иметь «финляндский уголок»…

Замечание ее примирило нас с опозданием парохода, который, по мере приближения к Валааму, замедлял ход. После дождя озеро погрузилось в глубокий туман, и продолжать путь было опасно. Пароход подавал сигналы, с маяка раздавались пушечные выстрелы, а направление все-таки было трудно определить. Простояли мы в тумане часа полтора или два, пока капитан не направил пароход более решительно вперед. На небе показалось солнышко и обогрело палубную публику. А Валаама все еще не было видно… Вдруг сквозь туман образовались на небосклоне разнообразных форм огромные пятна.

— Валаам! — воскликнули пассажиры.

— Острова! — перебили голоса. — Монастырь далее, за поворотом… Это острова… Их здесь много.

Мы приближались все более и более к берегу, который уже ясно зеленел перед нами. Внезапно подул ветер, и туман быстро направился густыми облаками из ущелий Валаамского архипелага к горизонту. Солнце залило своими яркими лучами покрытые хвойным лесом высокие, гранитные острова. Мы плыли мимо них в восхищении, и вдруг из сотни грудей вырвалось восклицание:

—Валаам! Вот Валаам! Святая обитель!

Величественный остров, с горами, лесами и белой церковью с ярко-синими куполами, плавал как бы в облаках над ладожскими заливами. Берег острова был усеян монахами, которые кланялись нам, обгоняя друг друга, махали скуфьями и торопились в одно время с нами быть на пристани. Здесь, несомненно, нас ждали, и было более приветливо, чем на Коневце.

«Трезвенники» крестились и торопились выйти на берег, где монахи тотчас же встречали их и вели за собою в «гостиницу».

---

[1] Сортанлахта (букв. «чертова бухта») — ныне бухта Владимирская.

[2] МЕРЁЖА — рыболовная снасть-ловушка. Представляет собой цилиндрическую сетку, расправленную на деревянных или железных обручах.

[3] ПРА́СОЛ, прасола, муж, устар. Торговец, скупающий оптом рыбу, мясо, продавец скота

[4] Олончане (оло́нецкие каре́лы) — один из трехкрупных субэтносов (помимо собственно карел) в составе карельского этноса.